4. Звонок

Мужчину в темном костюме и коричневом галстуке, с немым вопросом в глазах «зачем такому, как я, весь этот ужас», зовут Хоакин Ларедо.

Автомобиль без номеров только что доставил его из Ферруэлы на улицу Филиппин, где располагается независимая радиостанция «Твоя музыка FM». Машина заезжает на тротуар, окруженный полицейскими, здесь же стоят кареты «скорой помощи», и микроавтобус СГО[4]. За ними видны лица простых налогоплательщиков, алчных до чужих трагедий. «Приятного аппетита», – думает Ларедо.

– Кто там наверху? – Спрашивает он у полицейского, стоящего в дверях.

– Теоретически, никого. Жителей эвакуировали. А кто сейчас на станции, мы не знаем.

Навстречу Ларедо выходят пять человек, они не похожи на полицейских. Четверо мужчин и женщина, все молодые, с рельефной мускулатурой (включая и женщину). Одеты они как штатские, решившие отправиться на сафари в джунгли: ремни, портупеи, высокие ботинки – всё цвета хаки, но не повторяет никакую конкретную униформу. За спиной – рюкзаки. По знаку Ларедо они проходят в здание. Останавливаются в пустом тихом подъезде перед рядом почтовых ящиков.

– Де Сото, – называет себя стоящий впереди здоровяк, шириной плеч напоминающий игрока в американский футбол, с выбритой головой и южноамериканским акцентом. – Это Оливер, это Лопе, там Мавр. – Кивает в сторону атлетичной короткостриженой девицы: – А это Бюст.

Ларедо непроизвольно переводит взгляд на титьки девушки, приподнятые простой футболкой и тугими ремнями.

– Согласны? – спрашивает она, отвечая на его взгляд холодными голубыми глазами и не менее ледяной улыбкой, точно прочитав мысли Ларедо. Члены группы крепят к ушам радиомикрофоны и надевают маски.

Вассенир сказал, что к Ларедо будет прикреплена специальная группа. «Это не СГО, не спецназ, не Особая воздушная служба, не контрразведка, и они никак не связаны с силами охраны порядка», – понял Вассенир. Из чего Ларедо заключил, что группа представляет, скорее, «силы беспорядка». Он спросил у Вассенира, в чем конкретно будет состоять задача группы, и молодой человек не сразу нашелся с ответом.

– Помогать тебе? – предположил он, стараясь выглядеть циничным.

«Помогать мне не обделаться», – так теперь понимает Ларедо. Его взгляд прикован к точным, хирургическим движениям девушки: маска, оружие, снаряжение. Такая эффективная и такая молчаливая. В кармане его пиджака вибрирует мобильник. Звонят эксперты из Ферруэлы.

– Сеньор, мы нашли кое-что возле лагеря, вам будет интересно взглянуть.

Де Сото и девушка без лишних слов уже поднимаются наверх.

«Наконец-то специальная группа», – облегченно вздыхает Ларедо, отвечая звонящему.

Что бы ни ждало там, наверху, они разберутся без него.


Кармела возвращается в свою квартиру в университетском городке; на автоответчике ее ждут два сообщения. Директор школы, где она преподает биологию, собирает учителей, чтобы обсудить новый учебный год. А затем, после пиканья, обозначающего переход к ее личному роману, появляется воплощенная в слова улыбка Борхи Янеса.

«Кармель, Кармель, Кармель… Ты не отвечаешь по мобильнику, и я не знаю, слушаешь ли ты мои сообщения… Я один, думаю о тебе за стойкой бара… Теперь у меня вошло в привычку спускаться в бар, пить, смотреть телик и думать о моей крошке – ты представляешь? Я уверен, мы могли бы все исправить, если бы ты мне позвонила… или разрешила с тобой поговорить… Я знаю, чего ты хочешь… Я знаю…»

Терпение у Кармелы короче, чем запись на пленке. Она стирает оба сообщения и оставляет себе напоминалку: «Позвонить в школу». Включает компьютер в гостиной, идет в ванную, включает душ, регулирует воду, идет раздеваться в спальню. Горячая вода на ее коже – как понимающее и ласковое живое существо. Кармела проводит намыленными руками по лицу, по грудям, по животу, думая о Манделе и о разговоре с Энрике Рекеной; самое главное – это перестать думать о Борхе.

Я знаю, чего ты хочешь.

Но нет, она хочет не этого. Или, по крайней мере, не признаёт. Она хочет чего-то похожего на Борху, но не его. Рука ее скользит вниз по животу вместе с водой. Через полминуты дыхание ее становится прерывистым, она подгибает колени, упирается в кафельную плитку, а горячая вода льет ей на спину. Пока Кармела ласкает себя, приближая маленькую вспышку, она снова слышит, как звонит телефон. Девушка, не торопясь, завершает свои дела, накидывает халат, причесывает влажные волосы и босиком проходит в гостиную.

За окном пока еще светло. Чувствуется, что лето уже позади, и температура, как говорил Дино, для начала сентября холодновата. Кармела проверяет, кто ей звонил, и сразу, не слушая, стирает очередное сообщение от Борхи.

Волна наслаждения от недолгой мастурбации позволила девушке расслабиться, но порой эти занятия оставляют тревожные мысли: она как будто страдает тем же недугом, что и Борха. Она действительно одинока, но ее одиночество не ведет ее в бар на углу, к выпивке и телевизору, а заставляет подниматься в обсерваторию и в муках дописывать работу о поведении животных в неволе. Борха ведь тоже зоолог, как и она, но он отказался от попыток найти работу по специальности и теперь работает торговым представителем фармацевтической компании.

Кармела включает телевизор, заходит на свою маленькую кухню, готовит кофе и охлаждает напиток холодным молоком. Потом она возвращается в гостиную с работающим без звука телевизором и открывает на компьютере «Гугл».

Пока грузятся нужные ей страницы, Кармела слушает телевизор соседа, включенный, вероятно, на том же новостном канале. Морская трагедия в бухте Манки-Миа, Австралия. В Лондоне пущены в ход войска. Четверное самоубийство семьи в горах.

Кармела не обращает внимания. Мысли ее вертятся вокруг одного слова.

«Кроатоан».

На закате своей жизни, перед самоубийством, Карлос Мандель перестал быть тем Карлосом Манделем, которого знала Кармела. И все-таки девушке слишком хорошо известно, что не следует отмахиваться ни от одного из его указаний.

Мандель был человеком, перед которым Кармела слепо преклонялась в те времена, когда она еще мечтала о карьере этолога, прежде чем начала преклоняться перед Борхой. Прошло целых пятнадцать лет с того дня, когда она впервые увидела это светило этологической науки. В девятнадцать лет Кармела была еще более застенчивой, чем теперь, ей потребовалось два дня, чтобы собраться с духом и попросить у Манделя совета – как собирать библиографию помимо тех ссылок, которые предлагает интернет. А Мандель неожиданно пригласил студентку в свою квартиру в Монклоа, чтобы она порылась в его библиотеке. Кармела приходила несколько раз, потом прикрепилась к кафедре Манделя, затем защитила магистерскую диссертацию под его руководством. Неофициальная легенда, в которую продолжает верить доже Борха, гласит, что она спала с Манделем. Это неправда, но Кармела не хотела разубеждать Борху: пусть помучается. А выглядело все вполне правдоподобно: Мандель не раз укладывал в свою постель учениц… и учеников. О бисексуальности Манделя было известно; менее известно было о его пристрастии к жестоким оргиям, о его связи с группировкой неонациста Логана.

Все это дело прошлое, но Кармела точно не намерена игнорировать послания от Манделя, какими бы нелепыми и посмертными они ни являлись.

«Кроатоан». Вот это письмо, на ее старом электронном адресе. Черные буквы шрифта Arial на красном фоне, как крик, как предупреждение. «От кого: Карлос Мандель». В параметрах сообщения указано, что кто-то запрограммировал его отправку на сегодня, на конкретное время, получатели выбраны по списку.

Кармела набирает простой ответ и пересылает отправителю. Сразу же приходит оповещение: «Сообщение не может быть доставлено. Получателя с таким адресом не существует». Выходит, этот призрак не принимает ответов. Мандель мертв, а покойные не получают писем от живых, хотя противоположный случай имел место. Страницы из «Гугла» успели загрузиться. По запросу «Кроатоан Карлос Мандель» найдено четыреста с чем-то результатов, но ни один из них при беглом просмотре не связан с высказываниями или областью интересов этолога Манделя. Открываются книги, отрывки из телепередач и цитаты с использованием слов «Кроатоан» и «Карлос», а иногда еще и «Мандель». Но когда Кармела уточняет свой поиск: «три слова по порядку», – результатов нет.

А вот по запросу на одно слово «Кроатоан» информации много. Как и говорил Энрике, эта надпись в 1590 году была обнаружена на коре дерева на острове Роанок близ поселка колонистов с таким же названием. Сейчас это территория Северной Каролины, там жили англичане, это было время колонизации Америки и англо-испанской войны. Поселенцы Роанока, по-видимому, не слишком ладили со своими индейскими соседями. Губернатор колонии, некий Джон Уайт, вернулся в Англию, чтобы просить помощи и ресурсов для новой территории, однако ему пришлось задержаться в метрополии из-за угрозы испанской Армады, готовой двинуть свои корабли на Англию. Вернувшись на Роанок два года спустя, Уайт не обнаружил никаких следов, а ведь колонистов было больше ста двадцати человек.

Нападение индейцев? Возможно, но никаких следов борьбы не найдено. Как будто весь поселок разом порешил сняться с места, при этом не забрав никаких вещей.

А на дереве острым предметом вырезано слово «Кроатоан».

В этой истории все загадочно, но существует несколько допустимых гипотез: колонисты попытались бежать и погибли в море (поселок же располагался на острове); колонисты смешались с населением соседних островов; колонисты тайно переменили место жительства… В сети выдвигались и более дерзкие предположения: похищение инопланетян, переход в другое измерение, перемещение во времени… И прочая белиберда. Одна страница привлекает внимание Кармелы. Это часть сайта, на котором обсуждают необъяснимые явления, общее название раздела – «Загадочные исчезновения». Кажется, случай с Роаноком не уникален. Например, в 1930 году в эскимосском поселке Ангикуни одномоментно испарилась тысяча жителей. Но речь на сайте шла не только о поселках. В 1872 году в Атлантическом океане обнаружили корабль «Мария Селеста» – без команды и опять-таки без признаков природной катастрофы и следов борьбы. В знаменитом Бермудском треугольнике пропало больше пятидесяти кораблей и два десятка самолетов…

Разговор о Бермудском треугольнике немного расхолаживает Кармелу. Неужели Манделя в конце жизни начали интересовать все эти эзотерические выдумки?

Кармела размышляет, засунув руки в карманы халата.

«Возможно, загадка – это не Кроатоан, а сам Карлос Мандель…»

Однако в единственной настоящей тайне Манделя нет ничего таинственного: он провел свои последние четыре года в одиночестве, время от времени ложился в частную психиатрическую клинику под Мадридом, отказался принимать журналистов и отвечать на звонки, погрузился в глубокую депрессию, а в конце концов повесился на проводе под крышей своего дома в горах.

Прошло уже два года после его смерти – возможно, трагической, но никак не таинственной. Да и сама жизнь Манделя не являлась таинственной: только захватывающей, в чем-то аморальной. Студент-зоолог в университете Комплутенсе, диссертация в Дейвисе (Калифорния), ученик Э. О. Уилсона. Среди специалистов-этологов знаменит своей теорией взаимоповедения, с помощью которой Мандель пытался доказать, что поведение перепончатокрылых, таких как пчелы и муравьи, циклически и математически обусловлено поведением окружающих их особей. Однако эта теория осталась недоказанной, слишком много в ней было погрешностей. Бо́льшую известность среди широкой публики снискала его книга «Обусловленная свобода», бестселлер в жанре нон-фикшен, в которой Мандель отстаивал теорию, что человеческие существа, будучи высокоразвитыми высшими приматами, не только обладают свободой, но должны еще и «прожить свободу».

Свободу принимать решения, хотеть, думать, действовать.

Жизнь самого Манделя являлась образчиком этой «прожитой свободы»: как можно дальше налево – открытый фашист, водящий дружбу с неонацистами; на правом краю – революционер, коммунист и даже анархист с неопределенной сексуальной ориентацией (Кармеле смутно помнится, что последним его любовником был художник Николас Рейноса). В Дейвисе у Манделя была связь с наркоманкой, впоследствии умершей от передозировки; потом, в Испании, – с четырнадцатилетней аргентинкой Фатимой Кройер, дочерью фотографа, помогавшего оформлять его «Обусловленную свободу». Эти романы давали благопристойным гражданам поводы перемыть ему косточки. Невозможно отрицать и пристрастия Манделя к отбросам общества, жестоким группировкам, которые в глазах ученого олицетворяли «человеческую свободу». Но если разобраться, не являлось ли все это гранями одного камня, разноцветными фрагментами, которые при рассмотрении в правильном калейдоскопе должны выстроиться в уникальную и гармоничную фигуру?

Свобода жить. Выбирать.

В этот момент Кармела вспоминает слова Манделя, сказанные в его доме, когда он, как преподаватель этологии, пригласил ученицу покопаться в его библиотеке, разрешив брать любые книги. Девушка прибежала возбужденная, страшно волнуясь, – ведь Мандель предоставлял ей уникальную возможность.

Кармела помнит, как он стоял перед ней: худой и жилистый, острый взгляд, негустые волосы с проседью, одет, как всегда, небрежно (любимый наряд профессора составляли джинсы и куртка из того же материала).

– Кармела, мы живем во время величайших манипуляций, какие только производились в истории человеческого рода, – говорил Мандель, не сводя с девушки голубых глаз. – Реклама, правительства разных стран, их средства массовой информации… никогда прежде они не располагали такими возможностями, чтобы контролировать нас, заставлять нас чувствовать, верить и желать того, чего хотят другие. И эта тенденция только усиливается. Ментальная монополия – вот оно, наше будущее. Покупать, думать, жить в гигантском сообществе потребителей, реакциями которых манипулируют, приближая к реакциям социальных насекомых. При голосовании выбирать из двух партий, когда выигрывает то одна, то другая, – это они называют демократией. Покупать то, что покупает большинство, – это они называют вкусом. Доверять тому, чему доверяют все, – это они называют образованием. Хотеть того, чего хотят все, – это они называют жизнью. Достигать того, чего достигают все, – вот оно, счастье. Избавить человека от характера, от собственного образа жизни, – вот что им нужно. Наполовину затереть каждый штрих человеческого мела на доске общества, пока… – Свою речь Мандель иллюстрировал на маленькой доске в своем кабинете: рисовал линии, а потом замазывал их ладонью. – Пока мы не превратимся в мутное облако, пока не лишимся отличительных признаков…

«Не попадись в эту ловушку, Кармела. Имей достаточно сил, чтобы быть самой собой, несмотря ни на что. С твоими желаниями – открытыми или тайными. С твоими недостатками. Устраивай свои собственные ловушки».

На телеэкране темные крепкие существа собираются в плотный сгусток. Зримый образ возвращает Кармелу в настоящее: это же гориллы с серебристой спиной, типичные африканские гориллы, вот только непонятно, чем они заняты в таком количестве и в таком единстве. Камера, установленная на каком-то воздушном аппарате, отдаляет изображение. Кармела ищет пульт, чтобы включить громкость, и в это время начинают передавать следующую новость. Журналистка говорит в микрофон, стоя перед кордоном полицейских машин. Внизу надпись: «Трагедия на радиостанции в Мадриде».

Все началось с сообщения о заложенной бомбе, что привело к эвакуации жителей из дома на проспекте Филиппин, – сообщает журналистка. – А закончилось трагедией…

Один из сотрудников радиостанции «Твоя музыка FM», звукооператор, набросился на своих коллег с ножом. Несколько убитых, несколько тяжелораненых. Женщина с микрофоном не исключает, что убийца страдал психическим расстройством…

Да это вроде та самая станция, которую она слушала, возвращаясь из обсерватории? «На мадридских радиостанциях объявлен траур…» Кармела замирает перед экраном. Она так и не добирается до пульта, в оцепенении смотрит в телевизор, показывающий отряды СГО и полиции перед входом в здание. В холле она успевает увидеть мужчину в костюме с коричневым галстуком. Кажется, она его уже видела, вот только не помнит где.

В этот момент звонит телефон; Кармела рассеянно берет его со столика, не посмотрев, кто звонит.

– Ах, Кармель, Кармель… Это правда ты? Не могу поверить… Наконец-то.

Кармела стоит перед телевизором в халате и босиком, она закрывает глаза.

– Борха, послушай… Это уже заходит слишком далеко…

– Конечно, моя радость, это заходит слишком далеко. Тебе всегда нравилось, когда я заходил слишком далеко. Скажи мне, что на тебе надето?

Кармела слышит его дыхание. Но нет, это ее собственное дыхание, отраженное панелью телефона.

– Халат, – отвечает она почти автоматически. – Послушай…

– Сними его.

– Борха…

– Снимай халат. Сейчас. Давай.

Неизвестно, сколько прошло времени. Кармела по-прежнему стоит, потная ладонь сжимает мобильник. В телевизоре проезжают бронетранспортеры и танки, под кадрами текст: «Бенарес: некоторые эксперты ставят под сомнение эпидемию геморрагической лихорадки. Север Индии занят войсками».

– Борха, я обращусь в полицию, – говорит Кармела.

– Ты уже сняла халат?

– Я не хочу, чтобы ты мне звонил.

– Ага, ты хочешь, чтобы я повесил трубку? Скажи это. Если я отключусь, я больше не буду звонить. Ты слышишь? Никогда. Хочешь, чтобы я повесил трубку?

– Я хочу, чтобы ты оставил меня…

– Отвечай: да или нет. Это просто. Да или нет, Кармель. Ты не можешь решиться. Ты не хочешь, ведь правда? Прими это: ты не хочешь. Ты хочешь меня. Твое тело хочет меня. Ты знаешь это наверняка. Ты знаешь, как сильно ты хочешь…

– Нет.

Теперь Кармеле кажется, что Борха молча повесил трубку в одно из мгновений этого односложного ответа, которые показались Кармеле вечностью. А потом она слышит его смех.

– Ты хочешь меня, сучка, – говорит он.

– Борха, так больше нельзя. Хватит. Я вешаю трубку.

– Эй… Кармель… Да что с тобой? Почему ты не способна это признать? Вот я признаю: я не могу жить без тебя… Ты… Ты была…

Из окна доносится шум. Из окна в гостиной, двустворчатого, выходящего на крошечный балкончик верхнего этажа. Звук такой, как будто в окно выстрелили из ружья для пейнтбола.

Пока Борха выплескивает ей в ухо свою любовь, звук повторяется: один, два, пять, двадцать раз подряд. Прямоугольник окна заполняется липкими, желтыми, отвратительным градинами. Плотная туча заслоняет солнце. Пулеметная очередь, канонада, от грохота сотрясается стекло. Кармела кричит и пятится назад. Натыкается на компьютерный стол.

– …я так тебя хочу, я так тоскую по твоей… Кармела? Ты еще здесь? Что там за шум?

Кармела выключает телефон и говорит «подожди». Позже она поймет, что проделала эти действия в обратном порядке.

Шарнирная дверь, ведущая на балкон, вся покрыта мелкими липкими экскрементами. Кроссворд с заполненными клеточками, лишивший Кармелу вечернего солнца. Но девушку больше пугает не эта относительная темнота, а яростный шум, доносящийся с плоской крыши, – теперь он постепенно затихает. Кармела осознаёт, что это была не пальба, а что-то живое.

Хлопанье крыльев.

Шум затухает как убегающая волна. Отлив небесного моря.

Кармела протягивает руку и открывает окно. Балкончик и металлические перила покрыты кислотным снегом. Запах омерзительный. Маленькие птичьи какашки все еще трепещут, сползая по стеклу и по прутьям ограды, но Кармелу это не беспокоит.

Соседи тоже распахнули окна – то ли из-за упавших с неба бомб, то ли из-за шума. Из темных проемов высовываются головы, разинутые от изумления рты, тычущие в небо пальцы, но никто не выходит.

А Кармела выходит. Ступает босыми ногами по экскрементам с единственной целью – увидеть то, что с таким шумом уносится прочь от ее дома. Девушка смотрит на скрытое облаками солнце – нет, не там. Левее, к югу. Ступни ее скользят по вязкой массе. Кармела видит только стаю голубей – штук двадцать, ничего сверхъестественного; на ее глазах стая разделяется на две. «Видимо, они уже успели разлететься, – решает Кармела. – Их было больше, гораздо больше, и они разделились еще раньше, чем я вышла…»

– Ты видела? – спрашивает старушка из соседней квартиры, бледная, как при лейкемии. Соседка смотрит из углового окна, оно не так перепачкано. Дальше вдоль этой стены окна вообще чистые.

«Голуби собрались в кучу, опорожнились и разлетелись» – таков вывод Кармелы.

По улице, четырьмя этажами ниже, бегут люди.

Мобильник снова звонит. Кармела, чертыхаясь и оскальзываясь, пачкая ногами пол, возвращается в гостиную. Сжимает зубы и берет телефон. Кармела редко кричит. Редко скандалит. Редко оскорбляет людей. Ее личико прелестной куколки редко искажается гримасой ярости.

Теперь все это происходит одновременно.

– Борха, сученыш, оставь меня в покое! Ты понял?

Трубка молчит. Девушка тоже молчит.

– Кхм… Кармела Гарсес? – Незнакомый мужской голос.

Пунцовая от стыда Кармела разом возвращается к своему вежливому полушепоту:

– Слушаю.

– Мы не знакомы… Меня зовут Николас Рейноса, вот… Я был другом Карлоса Манделя.

– Да-да, – отвечает она пересохшими губами.

– Мне нужно срочно с вами встретиться.

Загрузка...